Проносясь над ущельем, я всё больше и больше наращивал скорость. Вертолёты, совсем не последней модели, не могли за нами успеть, так что виляя над лесом скоро вышел из их поля зрения. Если они и смогут нас найти, то только с помощью мага-поисковика — он видел лицо Василисы, моё лицо, знает лицо захваченного мной полицейского, а значит — при желании, найдёт нас. Если я не приму меры. А я приму эти самые меры, пусть даже не сомневаются.
Через полчаса мы уже зависли над голыми камнями одного из водоразделов, возле границы ледников. Дул жуткий ледяной ветер, дышали холодом ледники, и после размышления, нам пришлось спуститься к небольшому действующему вулкану, выбрасывающему горячие газы в атмосферу — одному из тех, который заработал после столкновения Земли с болидом. Ну да — ядовитые газы, да, возможность получить бомбу из расплавленной лавы на макушку — но не замерзать же на голых камнях? Сюда хотя бы вертолёты не прилетят — и высоко, и боятся извержения.
Спустившись на горячие камни, усыпанные вулканическим пеплом, я отпустил захваченного полицейского, глухо стукнувшегося головой о камни и облегчённо брякнулся рядом, глядя на то, как приземляется Василиса. Она тоже растянулась рядом, жадно хватая ртом воздух с запахом серы, и со смешком, хрипло сказала:
— Самое нам тут место — пахнет серой, настоящая преисподняя. Мы же дьявольские отродья, на нас весь мир ополчился!
Почему — то эта фраза нам показалась такой смешной, что мы стали смеяться, пока из глаз не полились слёзы.
Видимо это была истерика, сбрасывалось напряжение всех этих дурацких дней.
Оперативник так вцепился в свой потёртый «макаров», что я едва расцепил его пальцы. Усмехнулся — вон как он бережёт государственное имущество! Знакомое дело. Потеряешь — потом задолбают объяснительными — как потерял, почему, как посмел, даже если тебе и треснули по башке заклинанием. В личное дело сразу отметка, и на долгие, годы, практически до самой пенсии пятно неблагонадёжного — «то ли он украл, то ли у него украли, но осадок-то остался!»
Я эту кухню прекрасно знал, и потому не удивился — даже на подсознательном уровне опер пытался сделать правильно, и тогда, когда его мозг ничего не осознавал, будучи спящим, как царевна.
Перед нами лежала, увы, не царевна, а мужчина лет тридцати пяти, чем-то напоминающий Семёныча (Я даже эдак ностальгически вздохнул — где мой райотдел? Где заляпанный руками чайник и поднос с крошками печений? Где моя кружка с отбитым краем — придурок Петька уронил…). Вокруг рта мужчины залегли жёсткие складки, похоже, что он видал виды и жизнь крепко его потрепала. В ментовке быстро избавляешься от эйфорического состояния по поводу того, что ты делаешь нужное людям дело. Если ты шёл в полицию, имея в душе желание помогать людям, бороться с преступностью и ждал, что люди за это ответят тебе благодарностью, то это заблуждение быстро, очень быстро испаряется. У меня оно испарилось примерно через месяц. Оказалось, что главная задача опера — это правильно составить бумаги, чтобы прикрыть себе зад от нападок начальства и прокуратуры. Оказалось, что опер должен уметь отбиться от заявления потерпевшего, рассказав в лицах об ужасах расследования (Затаскаем!), что опер должен уметь исхитриться добыть пропитание помимо зарплаты — для себя и для своего отдела, но при этом не попасться службе собственной безопасности. В общем — он должен быть жёстким, хитрым, циничным сукиным сыном. Или… идти в народное хозяйство.
За полгода я не стал циничным сукиным сыном, хотя некоторые черты такового уже приобрёл. Иначе невозможно — или приспособишься к системе, или вылетишь с треском, пухом и перьями, как белая ворона, попавшая в стаю обычных своих соратниц. Такова Система, такова жизнь.
У меня хватало ума, чтобы это понять. И ещё понять — что руками работать мне как-то не хочется, надевая грязную робу и лазая под чужими автомобилями, как отец. И что при всех недостатках моей работы, я получаю хорошую зарплату, а ещё чувство самоуважения, некого превосходства над остальными людьми — ведь я при пистолете, я власть. Для молодого парня это немаловажно. Если даже когда-то уволюсь, уйду из полиции, это чувство самоуважения, уверенности в своих силах, останется со мной навсегда.
Пошарив по карманам спящего опера, нашёл его удостоверение и раскрыв пластиковую несгораемую крышечку, прочитал:
— Самойлов Сергей Михайлович, капитан полиции. Похоже, я захватил старшего опера, или начальника уголовного розыска райотдела. Но не меньше замнача, судя по званию. Хорошее приобретение. Ты как, отошла от беготни?
— Ничего себе — беготня! Меня до сих пор трясёт!
— Как так получилось, что они на тебя вышли? Ты что, бегала по дороге и выкрикивала непристойные предложения?
— Как бы ни так… нормально расслабилась, улеглась на фуфаечках… поспала немного, просыпаюсь — эти два придурка стоят надо мной! Один фотографирует меня! Не успела ничего сообразить, как этот схватил за руку и хотел надеть наручники. Я рванула вверх, вывернула руку — нас же учили самообороне для девушек. Чтобы уметь избавиться от приставучего ухажёра. Ну и ушла от этих ментов. Полетела вверх по ущелью, гляжу — а там их просто кишит, как муравьёв! Спряталась в лес, но они и там меня нашли. Потом появился ты. Вот и всё. Сама не знаю, что случилось…
— Они сфотографировали тебя, а потом запросили информацию из базы данных. Им и выдало результат — беглая дочь олигарха, убийца и мошенница. Фото есть, а найти тебя с помощью мага-поисковика плёвое дело. Кстати — напомнила. Потерпи, сейчас будет немного больно…