— Вы сказали ему, что готовится крупная сделка, на тридцать миллионов долларов?
— Нет, не говорил. Сказал, что надо продать пять монет на несколько сот тысяч.
— Они взяли в доме ещё что-нибудь?
— Да. Мою коллекцию монет — все монеты, что были. И забрали деньги из сейфа — Альберт знал, где сейф. Ключ он вынул из моего кармана. В сейфе было тридцать миллионов десятитысячными купюрами.
— А зачем так много наличных хранили дома?
— Мне бывают необходимы наличные, чтобы купить ценные монеты. Люди не хотят светиться на сделке, потому я и хранил столько денег.
— У Семецкого что-то забрали?
— Да. Чемоданчик с деньгами.
— Семецкий, сколько у вас было денег в чемодане?
— Три миллиона евро.
Я прекратил допрос, и задумался — вот тебе и нашли преступников… и хрен ведь подкопаешься — незапятнанная репутация полицейского, уважаемый человек. Что делать?
Мой рассказ оперативнику длился меньшее время, чем допрос призраков. Он молча слушал, не задавая никаких вопросов, а потом, вздохнув, сказал:
— Если кто и может нам помочь, то это только ФСБ. Они курируют полицию. Не зря их зовут «соседи». Подслушивают, подсматривают, выпасают. На прокуратуру надежды нет — они тесно с нами повязаны. Служба собственной безопасности? Они ловят патрульных, обобравших пьяного и зарвавшихся гаишников, у которых нет связей в верхах. Или оперов, которые сняли бабки с ларёчника. Уровень Альберта таков, что тут нужно действовать на высшем уровне. Но туда без доказательств соваться бесполезно. У нас нет ничего, кроме голословных утверждений, что мы допросили призраков. Я тебе это уже говорил. Только лишь наживём геморроя — я вылечу из полиции, а вы… вы понятно, куда денетесь. По разным камерам. И скорее всего — оттуда не выйдете. Впрочем — при твоих способностях, ты развалишь УВД, поубиваешь кучу народа. Однако — это тебя не оправдает перед законом — скорее — наоборот. Я предлагаю вот что сейчас сделать: мы идём ужинать, устраиваемся у меня дома на ночлег — кстати, уже скоро вечер, а затем думаем, как и что нам сделать. Вернее — вы устраиваетесь. А я иду сдаваться в УВД — рассказывать о своей борьбе с террористами и отписываться длинными объяснениями.
— А может у тебя дома чего-нибудь перекусим? Не хочется светиться, мало ли что может случиться…
— Ты прав, конечно, но вот только дома у меня жрать совершенно нечего — пусто, просто шаром покати! Если только с собой накупить чего-нибудь? А твоя жена сготовит…
— Нет уж! Едим тут! — сказал я решительно, сразу отметая возражения Василисы и помня её способности кулинара — и с собой чего-нибудь готового накупим. И стесняться не будем — поесть мы любим, а деньги у тебя есть, и я замечу — наши деньги.
Поднявшись со скамейки, мы пошли к дороге, ловить такси, благо, что тут их шныряло великое множество. Призраков я отпустил, решив вызвать ещё раз, если понадобится такая информация. Впрочем — всё, что они знали, сказали. Что ещё добавить? Рассказ о непростых отношениях в семье Козлоченко? Да кому это интересно… Жаль старика и его жену. Семецкого — в общем-то, тоже жаль. Хоть я никогда его и не знал. Просто чисто человечески жаль — приехал человек, прилетел, надеялся на выгодную сделку, и тут такой облом. Если смерть можно назвать обломом…
Квартирка Самойлова Сергея, капитана полиции, оказалась небольшой, но обставленной со вкусом — даже с претензией на дизайнерские находки. Впрочем — я никогда не понимал этой тяги сделать из квартиры одну комнату, вместе с кухней. Не помню, как это называется, когда кухня и комната объединяются вместе — студия, что ли. Если в такой кухне готовить, то вся вонь пойдёт в комнату. Это надо?
Впрочем — квартире Самойлова это не грозило. Он точно тут ничего не готовил — плита последней марки чистая, как из магазина. Холодильник и вправду пуст — кроме лимонов, текилы, коньяка, пива и ещё кучи всяких напитков в нём ничего не было.
Мы загрузили в него содержимое наших пакетов — от шашлыка до красной икры, и здоровенный шкаф стал слегка понаполненнее, чем был, точнее — забили холодильник до предела. Кто знает, сколько нам отсиживаться в этой квартире? Есть-то что-то надо…
Сергей тут же ушёл, оставив нас одних, и пообещал вернуться ночью, после того, как разрулит по службе. Я знал, что это произойдёт нескоро — бумажное дело не терпит суеты. Прежде чем уйдёт домой, ему придётся составить не одно объяснение.
Василиса тут же залезла в ванну, а я, включил телевизор, и лёжа на диване под прохладными струями охлаждённого воздуха, стал прикидывать, как нам одолеть этого чёртова Альберта. И выходило только одно — нет у нас другого свидетеля, который рассказал бы о совершённом преступлении, кроме самого Альберта.
Через полчаса из ванной вышла Василиса, выглядевшая, как всегда, сногсшибательно, и я, кряхтя, тоже потащился смывать дневную пыль.
Легли спать мы уже часов в двенадцать ночи — поговорили, занялись любовью — спокойно, с расстановкой, как давно живущие в браке мужчина и женщина. Спокойному сексу способствовал дневная усталость, так что нам было не до безумств в постели. Можно было бы и вообще сегодня обойтись без секса — тем более, что днём мы уже дорвались друг до друга в совершенно антисанитарных условиях. Но кто откажется от любовных игрищ, когда рядом с тобой лежит красивая, желанная, а ещё, притом, чистая, пахнущая шампунем женщина? Тем более, когда знаешь, что вот-вот, несколько дней ты не сможешь с ней заниматься сексом… Вот я и не удержался от соблазна… два раза.